Бледно-желтый янтарь света бьет в пыльное, давно немытое окно, сочится дрожащей решеткой сквозь небрежно раскрытые жалюзи на смятую постель, на которой давно никто не спал. Уилл окликает Тома еще пару раз прежде чем тишина ощутимо начинает давить на плечи - в маленькой квартирке тихо так, что Лаш слышит, как гудит холодильник на соседской кухне. Лунным набатом в виски давит едкая мысль: Том круглый отличник, он не пропускает занятий, не пропускает собраний в офисе и не затевает игр в исчезновения ради драмы. Тихими шагами Уилл обходит комнату, проводит кончиками пальцев по глянцевито-лакированной книжной полке. Названия книг, выставленных по цвету, мало что говорят о предпочтениях Тома в литературе, пыль на пальцах красноречиво свидетельствует о том, что хозяина комнаты мало заботил порядок в последнее время. Тома понять можно, никто из группы не был столь богат на свободные вечера, чтобы наводить марафет в жилом пространстве, все время уходит на работу над очередным делом.
"Что же ты делал, Том, куда же ты свалил?"

Девон недолюбливает всех этих слишком зацикленных на среднем балле зануд. Недолюбливает настолько, что замечает несвойственное им долгое отсутствие, оно дает спокойно дышать и не сверлит мозг разлагающим червем раздражения, тайного изнеможения от несвободы собраний. Он связан с каждым из невольных союзников, связанных обетом ядовитого взаимопринятия, обоюдоострой связи добровольного жертвования - собой, своей волей и своим выбором, ради которого на жертвенный костер кровавого идола законовластия возлагался агнец невинности восприятия. Уильям касается беспорядочно сваленных на стол распечаток рабочих конспектов и личных записей, осторожно ныряет ладонью внутрь выдвижных ящиков и извлекает на свет тощую записную книжку, стянутую резинкой в тон истрепанному переплету. Листает исписанные неровным почерком страницы от корки до корки, кусает в недоумении губы. Листки исписаны именами и малопонятными ему скудными заметками о каждом, некоторые страницы содержат фразы на малознакомом Уиллу - и Девону тоже, - языке, и он катает на языке слова, что удается прочитать, пробует незнакомую речь на вкус, шепчет, жмурится от проникающего в сознание потока смыслов, свивающихся в зыбкость призрачных образов, многоглазых, многоруких словно древние божества, то собирающихся в силуэты, то распадающихся лавиной блеклых шелковичных скорлупок-коконов, шелестящих об утрате девственного единства. Девон вдыхает жемчужные нити  тающей сокровенности, истекающей молением о помощи, и топчет хлынувшие в комнату тени, с костяным хрустом скрипящие под ногами словно иссохшие половицы наскоро настеленного пола. Губы шевелятся в спешке познать прикосновение к тайне, но наваждение вдруг рассеивается, стоит пальцам нащупать неровные края сиротливой пропажи - из блокнота вырван листок, и его отсутствие разбивает хрупкость откровения, складывающегося в танце пылинок на слабеющем свету.
"Ищи", приказывает себе Девон. Он зажигает свет и тратит полчаса на кропотливые поиски, роется шкафах, в карманах вещей, в оставленных в комнате сумках, заглядывает под кровать, и в корзине для бумаг под столом находит заветный клочок, измятый и рваный, будто Том ему за что-то мстил.
Теперь у него был адрес. Блокнот немедленно отправился в сумку. Уилл еще раз оглядел сиротливо опустевшее пристанище Тома и покинул квартирку.
Кто хранит ключи за придверным светильником?

Лаш знал дом, по адресу которого он направлялся. Особняк, мимо которого он иногда ездил, ничем из окружающей его застройки не выделялся, и Уильям терзался в недоумении, что могло там понадобиться Томасу. Он не спешил вспоминать вычитанные в Даркнете новости о пропажах на улицах, голова была настолько забита вестями из привычного обычным людям криминального мира, что начинать паниковать из-за того, что кто-то мог нацелиться на жаждущего адвокатской карьеры существа в человеческом теле, просто не пришло на ум. Люди не могут разгрести собственное дерьмо, куда им объединиться и начинать священные походы против тех, кто нечаянно заселился в им подобных и еще не познал весь масштаб этой трагикомедии? Это было интересно в те времена, когда человек не понимал, что не боги посылают на его голову дождь и молнии, а таков лишь порядок вещей в огромной Вселенной, начиненной прозаически неодушевленной механикой взаимодействия материи и энергии, а не чуваками, дерущимися за метафизику влияния. А теперь, когда люди расщепили атом и прознали, что в нем есть еще и более мелкие частицы, когда люди запустили человека в большую черную хтонь и не нашли там ничего кроме математики, когда магия ветра и молний заменилась на магию денег, секса, войны и развлечений, человек успокоился, и единственный боженька, который теперь его беспокоит, это курс валют на финансовых рынках.
Девон не знал, что во всей этой ситуации его беспокоит больше - то, что мир, к которому он принадлежал, который он ненавидел и по которому так отчаянно скучал, стоило лишь осознать, чего он лишился, больше не сойдет на Землю, или то, что полотно привычной людям обустроенности их существования расползется и из него во все стороны полезут углы нетерпеливо вторгающейся иной реальности, магической, прекрасной и неотвратимо жестокой к тем, кто так привык жить без нее. Он, так когда-то мечтавший собственными руками разрушить то, от чего так мучилась его покалеченная холодным детством душа, теперь жаждал вернуть свою родину, отыскать утерянные ключи от ее запертых дверей.
Только бы ему узнать, как это сделать.
Только бы знать, что он не одинок.

На ступенях особняка Уилл переступил с ноги на ногу - то ли нетерпеливо, то ли нерешительно. Что же, как говорят местные, это загадка Шрёдингера, либо ответы внутри, либо их там нет. Он звонит в дверной звонок и ждет, придумывая варианты объяснения, начерта он приперся.
- Здравствуйте, я ищу Томаса Уайта, - выпаливает в открывшуюся дверь с чуть уставшей улыбкой, - я его однокурсник, он прогулял кучу занятий, и не звонил.. В общем, вот..
"Молодец, очень убедительно, готовься записывать, куда тебе пойти и к какой такой матери".

Дверь открывается и на Девона глядит настороженное лицо. Девон тоже настороженно глядит в ответ, гадает, кто перед ним, владелец особняка, гость, случайно оказавшийся ближе всех к раздражающему тонкие слуховые мембраны трезвону, или временный постоялец, ждущий доставщика пиццы. Хмурая напряженность ему не к лицу, этого лица должны касаться нежные прикосновения любви и ласки, а не холод враждебности пугливо-алчных намерений до чужого животворного кровяного сока или стылости серой кожи мертвецов. Уильям улыбается непринужденно, его забавляет малая деталь, ускользнувшая от внимания незнакомца.
- Я его однокурсник, мы учимся в Лондонской школе экономики и политических наук, еще и работаем вместе, и знаете, я бы с удовольствием готовился к слушанию по делу, чем искал его по всему городу. Если я его не найду, то о его пропаже заявят в полицию, а это такая суета. - Уилл помолчал, потом понизил голос и тихо прибавил - Я Уилл. И я знаю, что вы мне поможете.
С этими словами он извлек из своей сумки блокнотик, вытянул из него разглаженный теснотой пребывания в гладкощелье бумаги листок с адресом.
- Это я нашел в мусоре у него под столом. Люди просто так не избавляются от адресов, если им там безопасно... или они не хотят, чтобы нашли их или их уютное убежище. Помогите мне. Пожалуйста.
Незнакомец колеблется, но Девон видит, как подтаивает его ледяная броня и как шевелится под мутным глянцем тонких стенок ядовитый росток любопытства. Опасный импульс, истончающий решимость, радужьем бензиновой пленки ползущий по гладкости намерения и поедающий мягкое суфле поспешных полумер. Вероятно, мужчина борется с собой, борется с желанием ответить "да" и обезопасить себя отказом.
"Ну же. Неужели так часто на твоем пороге появляется горько-сладкий призрак доппельгангера?"
- Чай меня устроит, - согласно кивает Уилл, выдыхает облегченно, будто он только что сдал экзамен по уголовному праву и не зафакапил средний балл.

Внутри дома тепло и Лаш с интересом крутит головой, шарит взглядом по полусумеречной мебели и загнанным по углам теням, пока идет вслед за гостеприимным хозяином дома. Странно, думается ему, дом одновременно кажется обжитым и пахнет отчаянием, неуловимо, но сухая эфемерная мгла под скамьями и стульями сиротливо лижет видавшие виды деревянные ножки и холодный металл, ползет по стенам крадучись, словно нелюбимый ребенок, ищущий в полночной тишине завалявшуюся на кухне конфету. На кухне Уилл располагается на приглянувшемся ему стуле и выжидает, пока перед ним на стол не поставят чашку горячего чая. Он торопится, но не слишком, поспешность друг неловких ошибок, за которыми легко похоронить изначальный замысел.
Хочет ли он найти Тома живым? Или хочет просто найти Тома? Это бедное, юное создание в теле длинноногого верзилы с широкими ладонями, едва-едва восставшее от многовекового сна и вынужденное хорониться за страхом и недоверием, заменившее самодовольного и дерзкого любимчика преподавателей на бледную тень, ныкающуюся по углам собственного разума, было Девону любопытно, а теперь исчезло, и он не понимает, взял ли Том таймаут и решил в глупой изоляции разобраться в себе и определиться с осознаниями, или же ему помогли и пора бить тревогу? Уилл чувствовал, что пытается вскрыть плотный перламутрово-жесткий карбонатный скелет раковины подозрений, догадок и домыслов, и добраться до плотной жемчужины ответов, и ему досадно, что только он один додумался уделить этому внимание. В сущности, сам Томас тоже был ракушкой, в которой скрывалась нежная, наивно-сонная сущность, испуганная новой для нее реальностью, которая внезапно рухнула на томную негу едва очнувшихся чувство и похоронила их невинную уязвимость.
Пожалуй, он не желал бы Томасу зла. Важность найти жизнь возобладает над стремлением напасть на след тела. Уилл тянет носом воздух и облизывает губы. Снова выкладывает мятый клочок бумаги на стол.
- Мой приятель пропал несколько дней назад. В розыск его еще не объявляли, но полагаю, завтра-послезавтра на стол следователю в полицейском участке ляжет заявление от его родителей. Посмотрите внимательно, может быть, вы помните, когда вы его видели? - с этими словами Лаш протягивает смартфон с фото Уайта. - А еще в его записной книжке я нашел.. - тут он прервался, мысленно оборвав себя. Можно ли вот так сразу выкладывать все, что нашел и не совсем понял? - Вы ведь хозяин этого дома? Что это? Томас никогда не говорил о нем, конечно не то чтобы мы были лучшими друзьями, но он обычно когда выпьет, болтает все что в голову взбредет. Стой..
Он вздрогнул. Могло показаться, что он просто замерз, пока объяснялся на улице на стылом декабрьском ветру, и в доме еще не отогрелся, и потому плечи передергивает дрожью, а ладони крепче обнимают чашку чая. Девон ненавидит, ненавидит эти вспышки, эту внезапную рябь времени, с пальцев будто сыплется на гладь стола пепельно-серебристая пыль, на коже проступает патина причудливых узоров ритуальных татуировок на висках. Всего миг, напитанный жирным металлом чужой крови на губах, поспешностью бега наперегонки со случаем и тяжелым дыханием, сбивающимся шепотом, который вряд ли успокоит беспамятное тело на сильных руках.
- Уф, что-то на улице холодно, все не могу согреться. Полагаю, у вас новые гости. Если вы умеете шить колотые раны, то ваши умения будут нужны.
В ответ Уиллу тишину дома снова вспорол трезвон дверного звонка. Лаш пожал плечами, потер ладонями щеки, пряча бледный румянец смущения на скулах, и занялся чаем. Его "зябкость" грозила новыми вопросами - люди не очень любят, когда кто-то знает о будущем больше, чем они сами.

Так вот что это за дом. Уилл едва заметно кивает над своей чашкой, касается губами горячей глади подслащенного чая и тянет напиток, пытаясь определить на вкус свои ощущения от слов управляющего. Если это убежище, то почему он так легко нашел его, словно тут находят койку и чашку горячего чая только те, кого выставили из дома без гроша в кармане и для того, чтобы все обдумать, нужен тихий угол и чтобы снег за шиворот не набивался. Или этот худощавый красавец с изумительными скулами настолько силен, что может противостоять тем, кому существование сего пристанища может быть неугодно? Какой же он тогда силы? Или еще не было прецедентов нападения, и потому дом так легко найти?
Лаш снова слышит угрозы, и они возмущают его. Он выпрямляется и, чуть откинувшись на спинку стула, смотрит на мужчину потемневшими от гнева глазами, руки подрагивают от напряжения - видит бог, что Уилл прикладывает все усилия, чтобы чашка осталась на столе, а не полетела на пол в порыве жгучего возмущения.
- Как быстро вы, люди, забыли, что когда-то по земле ходили не только вы, но и те, чье само бытие сотворено магией. Страна туманов, подвластная когда-то племенам Дану, но покинутая ими по соглашению с Сыновьями Миля, была оставлена людям, а нам досталась изнанка мира, осталась наша бесконечная война с фоморами, не оставляющими попыток нас покорить. Гордый, прекрасный народ по чьей-то чудовищной ошибке вдруг впал в сон, и теперь вынужден лицезреть вопиющее, непростительное невежество окружающего мира и мучиться в невозможности вернуться домой! - он вскочил, уперся ладонями в стол и подался вперед, бледная кожа темнела на глазах, проступали на висках и скулах серебристые узоры ритуальных татуировок, причудливой вязью спускающиеся под воротник, волосы тяжелым черным шелком рассыпались по плечам, крулья носа нервно подрагивали, - знаю ли я, кто это?! Знаешь ли ты, кто я? Я Девон, жрец великих домов Неблагого двора, провидец, чье слово меняло судьбы и жизни, я наблюдал, как гибнут армии, проигрывая одни битвы и выигрывая другие, как в погоне за совершенным магическим талантом дев отдавали в жены нелюбящим их мужчинам, а детей еще в люльках обещали друг другу, у меня просили предсказаний любви и счастья отвергнутые холодными сердцами горемычные девы прежде, чем песнями и чарами уводить себе ваших мужчин, покуда ищущие славы и легкой добычи лорды седлали коней и в Самайн мчались развлекаться. А теперь я заперт в этом теле, в этом мальчике, который понятия не имеет, чего он хочет на самом деле, и пытается сделать хоть что-то, лишь бы угодить отцу, что до невозможности тошнотворно и малодушно, и я не знаю, попаду ли я когда-нибудь домой, встречусь ли с теми, кого я любил и кого потерял и вернется ли ко мне мое мастерство в той силе, которую я так долго оттачивал и набирал. А ты вместо того, чтобы проявить любезность и хотя бы представиться в ответ, угрожаешь мне второй раз. Чего ты ждешь, того, что я испугаюсь и покину твой неуютный мирок? Или того, что я пришел убить тебя и всех, кто находится внутри? Есть более страшные вещи, чем тень Дикой Охоты на пороге.
Он замолкает и сверлит взглядом лицо напротив, потом оседает на стул, дрожащими пальцами хватает чашку и залпом допивает оставшийся чай. Вздыхает, трет виски, проводит ладонью по глазам. Молчит, долго, мысленно обхватив себя руками и дожидаясь, пока буря негодования уляжется внутри. Кожа светлеет, и вот в кухне по-прежнему безобидный юный студент, ищущий своего друга.
Друга ли?
- Прошу меня простить, я не к месту вышел из себя. Том, он Пегас. Или единорог. Я не успел понять отчетливее. Кажется, у него были проблемы с родителями, и вот он пропал, а его не ищут, и мне это странно. Его будущее не определено, и это значит, что он еще жив, но мне бы хотелось поговорить с тем, к кому он приходил. Я видел клетку и чувствовал, как руки и тело сдавливает веревка. Деревянную мебель. Женщину с дробовиком. Противень с печеньем на столе в кухне. Жжение раскаленного металла и обуглившуюся под ним плоть. С кем он встречался? Вам он что-нибудь рассказывал? Просил вас о чем-нибудь? - Уилл подвинул к мужчине блокнот, который так и не убрал обратно в сумку, - он записывал имена и делал малопонятные мне записи, может быть, это список тех, с кем он успел здесь познакомиться? И еще письмена, я не знаю, что это за язык, но смыслы, которые на мгновение открылись мне, явно указывают на то, что это какой-то ритуал.

Отредактировано William Lush (2021-10-22 19:47:14)

- В том и ирония, - тихо роняет Уилл, едва горячие пальцы отпускают его, - каждый очнувшийся глядит лишь на собственные осколки.

Собственные пальцы скользят по коже, повторяя жест Юэна, взгляд непроизвольно падает на опустившуюся ладонь управляющего. Сквозь наслоение тонколистной платины смыслов Уилл ощущает затаенный пульс нарывающей боли, просочившейся с очнувшейся сущностью в новое сердце сквозь рыхлую плоть времени. Всё обретает форму и силу лишь для того, чтобы слиться воедино в неумолимой цикличности бытия, но немногие из славных королей прошлого прорастают жемчугами костей в изнеженное лоно грядущего, и железный трон одного рассыпается в иссохший пеплом песок под другим. Мрачная усмешка теряется на дне светлых глаз. Он знает эти истории, эту отчаянную, молчаливую рану попранной свободы, облаченную в слишком тяжелые для хрупких плеч оковы ложной значимости, юную нежность и красоту, превращенную в инкрустированный драгоценными камнями атрибут власти, вросший в мягкое трепетное сердце вместе с ядом ложноверия призрачному величию. Знает тоску по истинности великой власти над подчиненным неотвратимой послушности сердцем, над покоренным духом и укрощенной волей, чего вряд ли мог дать запертый в капкане своего предназначения рыцарь, возложивший корону на голову самой дорогой собственности в своей опечатанной королевскими печатями сокровищнице.

Лаш протягивает ладонь и кончиками пальцев собирает с пальцев Юэна его колючее тепло. 
- Ты безупречно красива, королева. Безупречна в своей напряженной настороженности, в опасливом неприятии посторонних и в намерении уберечь доверившихся тебе. Будь спокойна, я не намерен причинять вред ни тебе, ни тем, кто здесь живет. В конце концов, я всего лишь студент, ищущий своего знакомого, - он отнимает руку, рассовывает скудные улики по карманам и, улыбнувшись, вскидывает на управляющего лукавый взгляд, - Так ты скажешь мне свое новое имя?

Лаш плохо помнит родственников Тома. Точнее сказать, почти не помнит, скрытность ботаника по части семейных отношений была мастерской. Мужиковатая немногословная женщина могла быть с равным успехом и его матерью, и его теткой или старшей сестрой, и его любовницей. Битых два часа уходит у Уильяма на опрос скучковавшихся в столовой жителей дома. Рассказы их лишь немногим подробнее рассказа Гвиневры, из чего Лаш заключает, что проживающие здесь довольно социофобны, тревожны и замкнуты на решении собственных проблем, в основном порожденных смятением от пробуждающихся неокрепших сил и поиска себя в новом незнакомом мире. Страх руководит каждым, страх питает глухие стены недоверия и готовности в любой момент дать отпор, и когда наконец Лаш добирается до того самого приятеля Томаса, к которому бедный пегас приходил в поисках понимания и помощи, то явно ощущает, как под кожей начинает неприятно покалывать льдистым инеем иррациональной тревоги за собственную жизнь. "Ничего", думает он "прекрасный кареглазый управляющий за спиной не даст случиться какой-нибудь внезапной херне, поэтому бояться, что из мрачных теней за окнами понабегут слуа, нечего".
Но налипший страх хотелось стряхнуть словно зудящую скорлупу гусеничного кокона.
Последний знакомый Томаса говорит тихо, будто побаивается, что его услышат нежелательные уши, он говорит и говорит, сбивчиво, то и дело вздыхает, прячет взгляд, будто стыдится чего-то. Уильям слушает чужие откровения о проклятиях, о скандалах в семье, о набожности томасовой матери, на мгновение отвлекается на размышления о собственном отце, а когда мужчина наконец замолкает, то долго молчит, обдумывая, оставить ли ему визитку адвокатского агентства или на помощь закона в деле о нарушении прав и свобод существ уповать лучше не стоит. Наконец он поднимается, благодарит за подробный рассказ и сует мужчине в руки тисненый дорогим тиснением серебристый картонный прямоугольник визитки.
- Если понадобится хороший адвокат, звоните.

В коридоре Уилл садится на ступеньки лестницы и долгим задумчивым взглядом смотрит на своего спутника. Уйти из дома сейчас, чтобы обдумать все услышанное и продумать дальнейшие поиски, кажется ему логичным, но в то же время он понимает, что пока он будет тратить время на просчеты и продумки, немногословная мужиковатая женщина будет делать свое дело, и время может быть безвозвратно упущено. Уильям не полицейская ищейка, но у него тоже есть преимущество, которым можно воспользоваться.
- Мне не нравится часть про набожность, - наконец говорит он и ловит внимательный взгляд, - мне вообще никогда не нравились все эти истории про религию. В чем мир не изменился, так это в том, что всегда были угодные и понятные окружающим таланты, и неугодные, пугающие и вселяющие отвращение. Кажется, уже при королевском дворе все, что не попадало в картину миросотворения нового бога, считалось порождением злых сил, магические таланты - скверной дьявола, а такие как мы - плодами его проклятого семени. Судя по тому, что в новом мире религиозные фанатики на вилы поднимают и за меньшее, имею все основания предполагать, что Томас в большой опасности и время уходит. Нужно найти его, пока не стало слишком поздно. Я буду искать, заранее прошу прощения за все, что может пойти не по плану.
Он кладет сумку на пол, вынимает блокнот из кармана, закрывает глаза и отпускает себя, падает в искру тлеющей силы внутри. Сознание вспыхивает фрактальным калейдоскопом созвездий, кажется, что сама материя распадается, чтобы сложиться вновь, соткать перед внутренним взором цепи и событийные развилки, впустить Уильяма в коридор бесконечных дверей, распахивающихся перед ним одна за другой. Он хватает ртом воздух, падая в рыхлый ледяной снег на холме, под которым раскинулся мерцающий ночными огнями район города, запястьям больно от впившейся в кожу мокрой веревки, все тело болит, извивается в каше из снега и рыхлой почвы, на лице замерзла соленая корка из слез и крови, горло жжет от сухости и боли сорванных голосовых связок. Уильям бьется в стальных тисках решительной хватки чужих рук, и вдруг погружается в кромешную темноту без звуков, пахнущую землей и ржавчиной, и дышать все труднее и труднее, тело сводит судорогой от подступающей паники.
Какие там были огни? Какие огни?
Снова это уродливое дерево.

Он вываливается из видения весь мокрый, падает на пол, обнимает колени королевы и плачет - не своими слезами, тело бьет не его дрожь, запястья горят чужой болью, и Уилл трет их, трет зудящие под тканью брюк ноги, будто спутанные тугими веревками. Он напуган и он ненавидит это ощущение, будто он все еще десятилетний ученик сурового наставника, смотрящий на легко управляющегося с видениями жреца испуганно и благоговейно, и плачущий в поиске его защиты после каждой неудачи - ведь перед отцом это было недозволительно. А теперь постыдно, ибо такая откровенная и незащищенная уязвимость может стоить жизни.
Когда наконец его отпускает, Уильям бросает блокнот в сумку, извлекает из кармашка шелковый платок и прячет в нем лицо, промокая слезы. Вскидывает на управляющего беспокойный и полный тревожной решимости взгляд.
- Я видел, видел, он там один, его мучают, и эта женщина.. Они в Хемпстед-Хит, на Парламентском холме, сейчас там мало туристов, никто не увидит.. Помоги мне, иначе будет поздно, и полиция допечет вас всех.

Уильям благодарно кивает и улыбается, прячет за улыбкой молчание о том, что всё, что ему придется предвидеть - опасно. Ни одно существо, будь оно человеком или не-человеком, никогда не желает знать, что ждет впереди, если оно уверено в неизбежности своего благополучия и прочности своего положения. Любое сомнение тут же пускает рябь по временной многомерности, и эхо отголосков деформирует благие знамения, превращает их в саркастическую ухмылку дремлющих в небытии божеств, слепостью дрогнувшей воли провоцирует надломы и трещины, ведущие в пропасть обреченности на осмеяние безумными от гниющей крови демоницами. В мире, где просыпаются от многовекового проклятия голодные до мстительного выживания сущности, запертые на Земле в смертности человеческих тел без шанса отыскать дорогу в свои миры, а у людей уже избыток возможностей уничтожить все живое, но до сих пор недостаточно мозгов, чтобы осознать свое видовое единство и перестать конкурировать друг с другом за все подряд, не будет никаких круглых столов, лишь побоище насмерть.
Лаш думает об этом на ступенях особняка, вдыхая морозный воздух, потом заправляет под шапку лезущие в глаза волосы и шарит в кармане в поисках ключей от припаркованной неподалеку машины. Юэн согласился помочь и, хоть простой поиск пропавшего человека дело пустяковое, многое может заставить его передумать, - думая об этом, Уильям вздыхает и бросает взгляд на точеный профиль Хогга. Рыцарь так подозрителен и наверняка помнит все эти нелицеприятные мерзости о народе Сида, которые хоть и несколько преувеличены, но правдивы. Уилл не собирался ничего отрицать, он не имел ничего против того, чтобы люди видели всю оборотную сторону дивной красоты фей. Но ведь и у них есть многое, что заставляет с ними считаться. И Уилл надеется на то, что ему не придется попрекать Юэна в малодушии.

В салоне прохладно и Уилл тянется к приборной панели, вместе с негромким радио включает и печку. Машина мягко трогается с места, и некоторое время Лаш молчит, перебирая в памяти обилие вопросов Юэна, на которые он так и не ответил, увлеченный своими поисками. Хочет ли он найти себе собеседников или друзей среди тех, кого приютил этот дом? Вряд ли самого Юэна так заботят скрытые мотивы тех, кто живет под его крышей, раз он едва связывал имя и лицо до того, как увидел фотографию, в словах королевы много личной боли по утраченной иллюзорности власти и свободы, которой женщины ее мира были лишены, в отличие от женщин Сида. Теперь же у нее есть одно, но все так же нет другого, и как бы она того ни желала, в ее рыцарстве больше силы, чем в рассыпавшемся в межвременье титуле.
Но Уильям пришел в этот дом не для того, чтобы судить его обитателей. И не затем, чтобы заводить среди них друзей или искать себе утешение на ночь или тепло горячих объятий. В этом странном доме каждый был сам по себе, слишком замкнутый на зыбкости своего положения, в нем было много страха и тоскливого ожидания. Особняк напоминал ночлежку, транзитную станцию на пути от прошлой привычной и понятной жизни к шаткой неизвестности в отвержении и постоянной потребности защищать свою жизнь от каждого куста и камня. Рано или поздно масса "ночующих" станет критической и в ней появится лидер, на чью голову эта масса возложит венок вестника ее воли и ответственного за ее выживание.
Интересно, хочет ли Гвиневра такой участи? Потому как сам Лаш вряд ли бы отказался, но благостные намерения спасти всех им не движут, он слишком эгоистичен, чтобы оправдывать свои намерения благом для всех. Власть это всегда сделка с совестью или с ее отсутствием, с моралью или аморальностью, с невинностью или развращенностью, и никакие возвышенные стремления заботиться и спасать никогда ее не оправдывают.

- У тебя так красиво сияли пальцы, - роняет Уилл, разбавляя сопровождаемую тихим вещанием радио тишину, и с улыбкой смотрит на серьезное лицо Юэна. Они едут по припорошенному снегом Лондону, на город стремительно опускаются сумерки, и кажется, что мрачная хмарь сгущает воздух зловещим предчувствием чужих мучений, - это рыцарская магия? Мне долго пришлось стараться, чтобы вспомнить, как сделать подобное. Знаешь, мне не дает покоя то, что Том сделал какой-то список, может, тебе знакомы эти имена? Кто-то из них был в твоем убежище? - блокнотик Тома снова кочует из кармана Лаша в руки Юэна, - посмотри, пожалуйста. Это важно. И еще странные письмена на непонятном мне языке, это какой-то ритуал, но я не знаю, что это за магия.
Конечно, глупо надеяться на то, что рыцарь что-либо смыслит в магических ритуалах или о сотворении колдовства, но Юэн был единственным не-человеком в пределах видимости, поэтому Уильям поддался иррациональной надежде получить хоть какой-то ответ на свой вопрос.
- Странно вести список, если испытываешь стремление от чего-то защититься. Или от кого-то. Как думаешь? - вздох, - надеюсь, он расскажет, зачем, когда мы его найдем.
"Если мы его найдем" появляется следом мысль, и Уилл гонит ее прочь. Машина петляет по улицам, и когда они наконец подъезжают к парку, яркий свет фар выхватывает из темноты кованую ограду, опутанную сухими, пепельно-серыми от тонкого слоя снега стеблями вьюнка, словно в каком-то готическом романе.
- Это должно быть где-то.. - Уильям глушит мотор и выскакивает из машины, будто подгоняемый пожаром. Запястья и икры неприятно зудят от пережитых в видении ощущений, и Лаш торопится в парк, оглядывается, чтобы убедиться, что Юэн следует за ним, - Я бывал здесь, но нечасто, и я видел старое такое дерево, у него расщепленный надвое ствол, это, кажется, в той стороне.

Петляя по парку, Уильям не затыкался, говорил об учебе, немного об отце, словно обычный парень, напуганный игрой в детектива и старающийся это скрыть. Наконец он нашел следы, кого-то или что-то явно волокли по земле.
- Смотри, Юэн, вот здесь что-то тяжелое тащили. Только не наступай туда. Кровь, много крови, как если б его в какую-то тряпку завернули перед тем как..
Тут наконец следы прервались, уперлись в истоптанную полянку на склоне. На дереве белой краской был накарябан крест, снег неподалеку был щедро перемешан с землей.
- ТОМ!!! ТОМ!!! - заорал Уильям, после чего кинулся в снег и стал разгребать его, а затем и мерзлую землю руками, - ублюдки, чтоб вас праматерь всех волков пожрала. - он рыл и рыл комки, выгребая их из ямы, сдирая об них кожу на ладонях и пальцах, но о боли не думал, лишь о том, что, возможно, все усилия напрасны. Наконец из-под земли показалась гладкая выпуклая металлическая стенка чего-то, похожего на бочку, опутанная цепью, - Юэн, тут цепь, помоги вытащить!

Шершавый от коррозии ледяной металл обжигает голую кожу - пусть человеческое тело не столь восприимчиво к тайной уязвимости фей, чувствительная кожа ладоней уже успела пострадать от грубой земли и колючего снега. Уильям схватился за цепи не раздумывая, в порыве истеричной решимости делать хоть что-то, и с недовольным шипением отдернул руки, тут же изловленные теплыми ладонями Юэна. От холода и боли пальцы дрожали и Уилл сжал ладони в кулаки, закусывая губу.
- В смысле мертв? Нет, Юэн, тихо или громко, уже неважно, кроме нас здесь никого. Почти. Те, кто это сделал, вряд ли вернутся посмотреть. А если вернутся, я их своими руками.. Он может быть еще жив там, внутри, надо достать его поскорее, пусти, давай вместе, пока еще не.. - при мысли, что уже может быть поздно Уилл стал вырываться, он отрицал допущение, что уже ничего не попишешь и придется смириться с тем, что Тома уже не спасти. Он это предвидел, он осознавал, что вероятность вынуть из снега труп почти стопроцентная, но мозг мальчика отчаянно цеплялся за ничтожную кроху надежды и Девон поддался его эмоциональности, и теперь метался в снежно-земляной каше в пытке осознания горькой правды. Когда он наконец прекратил рваться, поднял голову и взглянул на Юэна, на ресницах блестели слезы, - поздно. Ты прав, а я.. я должен был быть готов к этому. Раньше я мог это выносить. Теперь все изменилось. Да, в машине что-то есть в барахле в багажнике, я принесу.

Вернулся Уилл быстро. В багажнике под грудой забытых с лета спальных мешков, палаток и прочего полу-походного добра отыскалась лопата. Лаш скинул пальто и принялся рыть лопатой землю вокруг бочки. Дело шло быстро, никто не озаботился тем, чтобы как следует утоптать землю, зарывали наспех, в надежде, что следы преступления быстро заметет снегом и туристы сами нагуляют над мертвецом плотные тропинки. Когда наконец бочка, помятая, была извлечена из ямы, цепи сбиты и сорвана крышка, Уилл вытащил за мокрый от крови свитер тело, когда-то бывшее Томасом Уайтом. Посиневшие губы выделялись на бледном, залитом кровью лице, тусклый остановившийся взгляд полуприкрытых глаз явно свидетельствовал о том, что парень вряд ли очнется и толку проводить массаж сердца уже нет. Посиневшие запястья были туго стянуты веревками, как и ноги. Уилл сел прямо на пальто, тяжело вздохнул и покачал головой. После долгого молчания он произнес:
- Развязали бы перед тем как зарыть, куда ж он убежит из бочки. Предумышленное убийство с отягчающими, я прослежу за тем, чтобы тех, кто это сделал, закрыли надолго. Если Том знал женщину, которая по твоим словам приходила за ним, это кто-то из его родных или знакомых. - Уилл умолк, некоторое время рассматривал бывшего однокурсника. Скромно лежащий в снегу, он казался еще более тощим, чем раньше.  Лаш потер ладонями лицо и зло засмеялся.
- Многое в этом мире изменилось. Но не всё.
Смех его больше походил на стон, на эпитафию происходящему кошмару, который явно был лишь звеном более запутанной цепи, и ответы скрывались на страницах тощенького блокнотика, ставшего в одночасье важным источником информации для тех, кто сможет сложить картинку и прочитать послание, сокрытое в неизвестных Уильяму письменах.
- Я позвоню в полицию, кто-то должен заняться этим дерьмом.

На обратном пути в убежище Уильям молчал. Поговорить с Юэном хотелось, как еще с первых дней пробуждения хотелось поговорить со способным разделить его впечатления от нового мира существом. Почувствовать себя избавленным от одиночества, сопричастным к таким же как он сам, рожденным магией и оказавшимся в новых обстоятельствах, под которые необходимо подстраиваться. Но за четыре месяца жизнь научила Уилла тому, что даже в этом мире существа найдут, что им делить, а значит, вряд ли можно доверять любому встретившемуся на пути не-человеку. Юэн враждебно настроенным не был, но было бы опрометчиво вываливать на него свои соображения, будто на давнего и близкого друга.
При этой мысли Уилл посмотрел на рыцаря-королеву. Интересно, захочет ли она, чтобы Лаш был ее другом?
- Ты говорил о щите, - заданные на пути в парк вопросы так и остались без ответа и Уильям решил удовлетворить любопытство Хогга. - Похоже, рыцарям приходится через многое пройти, чтобы завладеть магическими умениями. Насколько я знаю, человеческих детей, кто рождается с магическим даром, забирают в ученики ведьмам. Или друидам.
"Или нам на радость" - об этом сидхе умолчал, Гвиневра вполне могла знать о фейри и это, и незачем без особой на то нужды подкреплять ее опасения насчет него и ему подобных. Во многих знакомых ему домах фейри удел выросших среди сидхе человеческих детей был один - услаждать своих патронов красотой, покладистостью, отточенным интеллектом и магическим искусством на пирах, в бою и в постели. Живые петы, рабы с рождения по чужой прихоти и по принуждению, они не противились своей участи, ведь никто из них не знал, что такое жить среди людей и разделять их образ жизни.
- А что ты слышал о том, как феи играют словами? - этот вопрос был ожидаемым, оставить его без внимания было бы грубо. Уильям облизнул губы, - Многие ли могут сформулировать свое желание четко и ясно? Феи не лгут, это хорошо известно каждому. Мы даем человеку то, о чем он говорит и просит. Наша ли вина в том, что немногие умеют подобрать слова и в особенности выполнить уговор? Сделка это магический контракт, обязательный к исполнению обеими сторонами. Фейри не может ее нарушить и вправе взыскать с человека за невыполнение договора. Ничего необычного или того, чего ты не знаешь.

Он помолчал. Машина наконец остановилась у особняка-убежища.
- Я очень благодарен тебе, Юэн, за то, что помог мне, - Уильям поджал губы и в задумчивости посмотрел на красивый точеный профиль Хогга, - ты попросишь что-нибудь взамен?